Не беда, что попирает ближний.
И не страшно, что у всех в забвеньи.
Враг внушает - на земле я лишний, -
Все за мною ходит мрачной тенью.

Он грозит безликою толпою,
Одиночеством, насмешками и болью.

Не беда, что меньший средь людей,
Но Отцу и ближе и дороже.
Череда болезненных потерь
Мне подняться к горнему поможет.

И, израненные руки воздевая,
Славословит дух и воскресает.

Одиночество птицы, которой принадлежит все небо, одинокий рыбак — излюбленный сюжет сунской живописи, где человек и пространство как бы становятся единым целым и Человек соединяется с Бесконечностью. Наполняется Ею. А в иконе Бесконечностью наполнены глаза святых.

Одиноко прочерченный путь — путь в собственную Бесконечность — в свою бессмертную душу. Соединение с собой.

читать дальше

"Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половины в единство; но каждый восполниться должен сам, дорастая, как месяц ущербный, до полнолунья”. То есть истинный любовный союз, великое соитие должно быть прежде всего со своей собственной душой, с предельной глубиной ее.

Она приходит, спрятавшись в предмет,
Одевшись в звуки, линии и цвет,
Пленяя очи, грезится сердцам,
И Еву зрит разбуженный Адам.
И всей душой, всем телом к ней влеком,
Познав ее, становится отцом.
С начала мира это было так,
До той поры, пока лукавый враг
Не разлучил смутившихся людей
С душой, с любимой, с сущностью своей.

Так видит первородный грех великий суфий Ибн аль-Фарид. Соитие с любимой становится священнодействием, таинством, когда одновременно это соединение с твоей сутью — с Богом. Грех — в отпадении от Бога. Когда из целостного и бессмертного существа ты становишься частным, отдельным, смертным. Суть аскезы — не допустить такого отделения или, если оно уже допущено, преодолеть его, восполниться до Бесконечности — дорасти до Бога.

Самое великое одиночество — это одиночество Бога, все вместившего в Себя, все объявшего. Ничего внешнего, ничего не вмещенного внутрь у Бога быть не может, или Он не Бог. Для Бога нет другого. Все — Он. Для дьявола Бог — другой, но для Бога дьявол — это Его отпавшая часть. И потому "возлюби врагов своих”, ибо без них ты еще не весь ты. Враг — это больная часть тебя самого. Надо исцелиться — стать целым.

Обычно люди, стремясь друг к другу, бегут от самих себя, пугаются одиночества и попадают в ту тесноту духовную, в ту зависимость, которая переходит во вражду, в ненависть. Каждый отстаивает свое собственное ограниченное "я”. Хочет другого скроить по своему образу и подобию. Каждый отнимает у другого пространство. Вот почему герой Рильке, Мальте Лауридс Бригге, бежит от тех, кто любит его, и говорит парадоксальные на первый взгляд вещи: "…как плохо тем, кого любят…” Слово "Любящий” у Рильке становится существительным и противопоставляется любимому. Тот, кто по-настоящему любит, не может любить безответно. Ответ, когда это нужно, приходит не извне. Ответ находится в нем самом, в той полноте души, которая и есть подлинная совершенная любовь.

Вот как он пишет об этом в первой Дуинской элегии:

Только томление духа — воспетое счастье влюбленных.
Это еще не бессмертное чувство.
Зависти нашей достойна не та, что нашла Свое счастье и в нем полусонно застыла.
Я восхваляю другую — ту, что, любя без ответа,
Знала такую наполненность сердца, которая вводит в бессмертье.
Вот кого надо воспеть!.. Одинокая эта душа так глубоко и полно жила,
Что вдохнула свой дух в опустевшее сердце другого, преображая его…
О, не пришла ли пора, сосредоточась внутри,
Не взывать ни к кому и не ждать ничего от любимых? —
Быть только Любящим, только самою Любовью,
Чтоб напряжение сердца было подобно стреле на натянутом луке,
Взвиться готовой и вылететь вдаль за пределы себя,
Ибо остаться в пределах своих — значит не быть.

Это призыв к совершенной внутренней восполненности, в которую душа зовет всех. Войдите и разделите!

Разделить полноту и весомость мира — это великое счастье и великий духовный труд.

Тот, по чьему образу и подобию мы созданы, зовет нас в Свое Одиночество, как птицу в небо. Он раскрыл перед нами всю душу — всю бесконечность — войдите!

Побудь со мной в тот самый трудный час,
Когда сквозь мир просвечивает пламя,
Когда с меня проникновенных глаз
Не сводит свет, прощающийся с нами.
В тот самый час, когда малейший вздрог
Уже подобен громовому звуку,
Когда весь мир на это сердце лег,
Как яблоко в протянутую руку.
Последний зов, последняя труба…
И где-то на весах у миродержца
В такой тиши решается судьба
Всех лепестков и всех движений сердца.
Весы дрожат… дрожат, и — наконец
Сейчас! Сей час… Так вот он, час мой судный!
Но кто же я — ответчик иль истец?
И почему мне так блаженно-трудно?
Побудь со мной у этого огня…
Вот так с небес из своего далека,
Вот так когда-то Бог позвал меня
С Ним разделить такую одинокость!

Одиночество Бога — это величайшая полнота, величайшее счастье и великая тоска о нас, взывание к нам. Огромное небо, огромное море растят наши души. Бог учит нас бесконечности, как птица учит птенцов полету. Перекличка доросших до бесконечности, соединение их — это новый уровень полноты бытия. Доросшая до Бесконечности душа ни с кем не меряется, никого не превосходит, она просто сбрасывает свое эго, как бабочка — кокон.

В новом бытии нет обособленности. Оно соединилось со всем. Отдельности нет. Душа, минуя, чувствует полное исчезновение своей отдельности. Ликование нищеты. Заповедь о духовной нищете очень трудна для понимания. Но это величайшая заповедь о внутренней свободе. Тот, кто обладает чем-то, не свободен. Антоний Блум приводил пример: когда мы зажимаем часы в руке, мы как бы лишаемся руки — она не может действовать.

Дух ничем не обладает. Он причащается всему. Можем ли мы обладать утром, небом, солнцем? Мы ничего этого не имеем, но причащаемся этому. Душа становится сквозной, прозрачной, она — никто. Встреча доросших до бесконечности, это встреча двух "никто”, как в стихотворении Эмили Дикинсон.

Я — никто. Может быть, ты тоже никто?
Тогда нас двое. Молчок.

Молчок, ибо здесь несказуемая тайна. Двое — в то же время одно. Двое, узнавшие, что в две оболочки влито одно и то же содержимое. То, что они принимали прежде за свое "я”, — никто, оболочка, а подлинное "я” — все. Все — одно во всех. И только узнавшие это осуществляют великую встречу, которая не ограничивает внутренней свободы — великого одиночества — единства Духа.

И есть еще один аспект у одиноко прочерченного пути. Он одинокий потому, что на пути этом нет и не может быть никакой внешней опоры. Держаться не за кого. Это наука — держаться на внутренней тяге. Душа должна сама узнать то, что ей нужно. Узнать истину не с чужих слов, даже самых верных и самых прекрасных, а изнутри самой себя. Таким образом, все, что относится к фактам, явлениям внешней жизни, становится знанием со стороны и не имеет отношения к внутренней духовной жизни. Это "не про то”, как сказал бы князь Мышкин.

"Главного нельзя увидеть глазами”, — говорил Сент-Экзюпери. "И нельзя прочесть в книгах”, — добавлю я. Главное — это то, что душа может узнать сама, даже если ей никто про это никогда не говорил. Ни про какие факты, которые можно проверить, удостоверить извне, душа знать не может. Она может знать только про то, что есть в ее глубине. Докопавшись до своей глубины.

Одиноко прочерченный путь — это путь в глубину, которая говорит сама. В этом смысле — сама является Словом. Мы заучили, что Слово — это Бог. Но Бог есть особое Слово, приходящее не извне, а изнутри: Слово, которое нельзя подсказать, списать откуда-то. Ниоткуда не спишешь, пока не взойдет из Глубины.

Путь, прочерченный в глубину, — непременно одинокий, как одиноко предстояние перед Богом. Один на один. Отъединенный ото всего внешнего и вошедший в единую для всего живого Глубину. Открывший сам, что эта Глубина есть. Бог есть.

Я хотела бы закончить маленькой сказкой о стране Небывалии. Это такая страна, чьи законы обратны всем привычным законам нашего мира. Обычно другой отнимает у нас пространство, и чем больше людей, тем больше тесноты. В стране Небывалии как раз наоборот: каждый приносит с собой пространство, не отнимает у другого, а прибавляет. Чем больше людей, тем больше пространства. Встреча людей, прошедших одиноко прочерченным путем, открывает ворота бесконечности. Это и есть страна Небывалия.



Источник: www.pomeranz.ru/m/odino4estvo.htm

Говорят, мечты не умирают...
Просто угасают,словно свечи...
В небе светлым облаком растают,
Тихим снегом упадут на плечи.
Оставаясь в сердце грустным светом,
Ещё долго путь нам освещают,
А потом уходят вслед за летом,
Где-нибудь воскреснуть обещая...
Возвращаясь строчками, слезами,
В тишине ночей пустых и горьких,
И душа танцует на осколках,
Как свечи мерцающее пламя...
Говорят мечты не умирают...
Просто улетают, словно птицы...
Чтобы ночью бесконечной сниться,
Чтобы вечно оставаться с нами.
Чтобы возвращаться неизбежно,
Чтобы воскресать назло печали...
Новым светом, счастьем и надеждой,
Новой парой крыльев за плечами...
Говорят мечты не умирают...
Просто засыпают, словно дети...
Чтобы вновь проснувшись на рассвете,
Улыбнуться добрыми глазами... (с)
посмотреть

Когда-то жил на белом свете жестокосердный рыцарь. Он беспечно проводил время на пирах и турнирах и никогда не подал милостыни ни одному нищему. Поздней осенью он возвращался в замок. На дороге к нему пристал нищий, который неотвязно бежал следом и канючил милостыню. Рыцарь долго не отвечал ему, но терпение у него лопнуло. Он остановил коня, подозвал нищего и, когда тот приблизился в надежде получить подаяние, влепил ему в щеку такую оплеуху, что бедняга кубарем полетел в канаву. Глядя, как он плюхается в холодной осенней воде, рыцарь расхохотался:

– Ну что, получил полновесный гульден?
читать дальше

Но Бог наказал злого рыцаря. С того дня его рука стала ржаветь, вся она – от кончиков пальцев до плеча – покрылась рыжей шелушившейся ржавчиной. Врачи, лекари и знахарки, к которым он обращался, оказались бессильны исцелить его недуг. Тогда он надел на руку перчатку, которую не снимал ни днем, ни ночью, чтобы никто не видел его позора. Он чаще стал задумываться над своею жизнью и круто изменил ее – оставил прежних друзей, пиры и турниры и женился на прекрасной кроткой девушке.

Молодая жена с удивлением заметила, что ее красивый благородный муж никогда не снимает с руки перчатку. Однажды, когда он крепко спал, она украдкой расстегнула перчатку и увидела ржавую руку. Она поняла, что тут кроется какая-то тайна. На другое утро она сказала мужу, что пойдет в лес, помолиться в часовне.

В лесу недалеко от замка возле небольшой часовни жил в келье монах-отшельник. Он не раз ходил в Иерусалим поклониться Святому Гробу, вел богоугодную строгую жизнь, молва о которой разносилась далеко. Из разных земель к отшельнику приходили люди за вразумлением и помощью.

Жена рыцаря поведала отшельнику о своем ужасном открытии и просила у него совета. Отшельник удалился в келью, долго молился там и, когда вышел, сказал:

– Много зла и несправедливости совершил твой муж. Он убивал людей, презирал нищих, гнал убогих. Любил только самого себя и свое тело. За это Бог наказал его. Сам он пока далек от полного раскаяния, ему может помочь молитва близких людей о нем, о его душе. Если ты пойдешь нищенствовать – босиком, в рваных лохмотьях, – если ты соберешь сто золотых гульденов и отдашь их в храм в пользу бедных, тогда Господь может смиловаться над этим грешником. Готова ли ты совершить такой подвиг?

– Я хочу этого, – сказала жена рыцаря. – Я перенесу все страдания и лишения, только бы избавить его от гнева Божия. Пока ржавчина захватила его тело, хуже будет, если заржавеет и его душа.

С этими словами жена рыцаря поклонилась отшельнику и пошла в лес. В лесу ей повстречалась собиравшая хворост старуха в старом лоскутном пальто и грязной рваной юбке. Пальто было такое старое, что лоскуты, из которого оно было сшито, давно стали одного цвета.

– Бабушка, – сказала ей молодая женщина, – если ты мне отдашь свои юбку и пальто, я охотно дам за них все свое золото и одежду.

– Стыдно, барышня, насмехаться над бедными людьми, – ответила старуха. – Я довольно пожила на свете и еще не видела человека, который менял бы богатую шелковую одежду на отрепье.

Жена рыцаря, не говоря ни слова, сняла с себя платье и подала его старухе.

– Что же ты собираешься делать в моей одежде? – суетливо переодеваясь, спросила старуха.

– Нищенствовать, бабушка, – ответила женщина, надевая на себя скверные лохмотья.

– Ну что же, – сказала сборщица хвороста, – лучше нищенствовать на земле, но получить награду на Небесах, чем благоденствовать здесь и не получить ответа у Небесных врат. Послушай, я научу тебя нищенской песне:

По белому свету скитаться
И сутками голодать.
Слезами с тоской умываться
И, где придется, спать.
И, хлеб посыпая пеплом,
Сказать спасибо тому,
Кто в рубище этом ветхом
Пустит тебя к огню.
Вот горькая нищих доля –
Душою и телом скорбеть,
Былинкой качаться в поле,
Унылые песни петь.

– Какова? Чудесная песенка? – сказала старушенция и, накинув на плечи шелковую накидку, резво прыгнула в кусты. Она испугалась, что богатая чудачка передумает и заберет подарок назад.

А жена рыцаря побрела по дороге. Она устала и проголодалась. Навстречу ей попался зажиточный крестьянин, важный и дородный, который подыскивал себе служанку.

– По белому свету скитаться и сутками голодать... – дрожащим голосом запела молодая женщина и протянула руку:

– Дайте, добрый человек, корочку хлебца.

Крестьянин увидел, что, несмотря на лохмотья, это молодая и красивая женщина, и сказал:

– Зачем тебе нищенствовать? Я беру тебя в служанки. Ты получишь к Пасхе кулич, жареного гуся, а к Рождеству – один гульден и новую одежду. Ну что, по рукам?

– Нет, – возразила нищенка. – Богу угодно, чтобы я жила подаянием.

Крестьянин не ожидал отказа, рассердился и сказал едко:

– Богу угодно? Забавно. Ты что, обедала с Ним? Случайно не было чечевицы с сосисками за столом? А может быть, ты Его родственница, если так хорошо знаешь, что Ему угодно? Лентяйка! Ты не хочешь работать. Скройся с глаз, пока не получила колотушку!

Уже под вечер молодая женщина пришла в город. На главной улице лежали два больших камня. Она села на один из них, протянула руку и запела песню. Как вдруг на нее налетел нищий с костылем.

– Эй ты, грязная неряха, – гаркнул он, замахнувшись костылем. – Проваливай отсюда подобру-поздорову. Вишь, какая сыскалась ловкая. Отбивает моих клиентов. Я арендую этот угол. Проваливай поживей, а не то мой костыль загуляет по твоей спине, как смычок по скрипке.

Усталая, голодная и униженная поднялась жена рыцаря и побрела дальше. Много дней шла она, попрошайничая, пока не достигла чужой страны. В большом незнакомом городе она приютилась у церкви. Днем просила милостыню, а ночью спала на церковных ступенях. Кто подавал ей пфеннинг, кто швырял в подол юбки геллер, а кто бранился, как тот крестьянин. Миновало более полугода, когда она скопила первый гульден. Оставалось еще девяносто девять. Она подумала, что ей может не хватить всей жизни, чтобы собрать их. Но она еще усерднее молилась Богу о муже, тем более, что в это время у нее родился сын. Она оторвала от полы пальто широкую полосу, завернула в нее ребенка. Если он не засыпал, она пела ему колыбельную:

Засни на моих коленях
И глазки свои закрой.
Отец твой имеет замок,
А мы без дома с тобой.
Отец твой – богатый рыцарь,
Он в бархат и шелк одет.
А у тебя, малютки,
Рубашки хорошей нет.
Он пьет богатые вина,
Не ведает о нужде.
А мы живем с тобою
На хлебе и на воде.
Но мы не ропщем с тобою,
Мы молим всегда Творца.
Услышит Он наши молитвы,
Спасет твоего отца.

Слушая песню, люди останавливались, разглядывали ее и ребенка и давали милостыню щедрей, чем раньше.

А рыцарь, не дождавшись в тот день своей жены домой, оседлал коня и пустился на ее поиски. Сперва он приехал к отшельнику.

– Не знаешь ли ты, – спросил он, – где моя жена?

– Знаю, – сурово ответил тот. – Как знаю и то, что тебе до нее так же далеко, как до солнца, ибо ты прогневил Бога.

– Чем же я прогневил Бога? – удивился рыцарь. – Разве не я гнал копьем нечестивых сарацин в пустынях Палестины, не от моего ли меча бежали безбожные мавры в испанских ущельях?

– Ничего не значат твои бои и походы, – обличал его отшельник. – В них ты искал своей славы, тешил себя самого. А не ты ли жил в роскоши и довольстве? Не ты ли презирал бедных и оскорблял их? Не тебя ли Бог наказал за это ржавчиной? Поэтому твоя добродетельная жена оставила тебя. Она молится за тебя, чтобы спасти твою душу.

Рыцарь почувствовал правду в словах отшельника, они пробудили в его душе раскаяние и укоризны совести. Он опустился на колени, заплакал.

Отшельник положил руку на его плечо и сказал ласково:

– Слушай, что я тебе скажу, и ты найдешь свою жену. Начни делать добро – защищай слабых, помогай бедным, утешай страдающих. Путешествуй от церкви к церкви и найдешь жену.

Рыцарь вскочил на коня и с молитвой тронулся в дальний путь. Он странствовал от деревни к деревне, от города к городу. С той поры не было надежней защитника у слабых и обиженных, чем он. Его острый меч и тяжкая палица наводили страх на разбойников с большой дороги, его седельные сумки, наполненные золотом, были открыты для обездоленных и нищих. Его уста, привычные к грубой ругани и издевке, теперь источали слова утешения и поддержки.

Он объехал много церквей, но нигде не обрел своей дорогой супруги. На исходе третьего года странствий он очутился в том городе, где на церковной паперти нищенствовала его жена. Еще издали она увидела его – высокого, статного, с когтем коршуна, сверкавшим на верхушке его боевого шлема. Она надвинула на голову старое, уже совсем обветшавшее, пальто, чтобы он не узнал ее, ведь она собрала к этому времени только два гульдена.

Услышав его мерные шаги и звон шпор по каменным плитам, она сжалась в комочек. А рыцарь увидел ее, это рубище, этого милого кудрявого мальчугана на ее коленях, и сердце его, теперь преисполненное участия и ласки к людям, разрывалось от сострадания к ней.

– Помолись обо мне, бедная женщина. Я так несчастен, – сказал он и положил к ее ногам тяжелый кошелек.

Зная его прежний нрав, жена рыцаря догадалась о происшедшей с ним перемене. Его голос всколыхнул в ее сердце воспоминания о днях былой любви. Но открыться ему она не могла. И от этого она заплакала.

– Не плачь, – сказал рыцарь. – Поверь, годы твоих страданий позади. В этом кошельке сто гульденов, их надолго хватит и тебе, и твоему малышу. Пусть лучше я стану нищим, но вы живите, не зная нужды.

Жена его зарыдала.

– Что с тобой, женщина? – спросил рыцарь, наклонился и заглянул ей в лицо. В следующий миг он подхватил ее вместе с сыном на руки и, высоко подняв их над головой, закричал, ликуя:

– Хвала Всемогущему Богу, я нашел жену и сына!

Они вложили кошелек с деньгами в церковную копилку, помолились на дорогу и отправились домой. Жена с сыном сидели на коне, а рыцарь шагал рядом и не сводил с них глаз. Когда они оставили город и были одни, жена попросила рыцаря подать ей руку. Она сняла с нее перчатку. Рука благородного рыцаря была чистой и белой, как в юности.

Лейпцигское издание 1909 г.
Перевод Р.А.Балакшина (г.Вологда).

Когда от суеты удастся оторваться,
В тиши ночной так ясно - час мой близок;
И больно за убогость своей ризы,
В которой предстоит мне оказаться.

Покой войдет и погасит все звуки.
Идут часы, да только уже - мимо.
И предо мной сменяются картины
Бесплодных дел, бесплодной жизни муки.

Застынет сердце в холоде печали,
И смотрят властно сумрачные тени.
Но льется светом в этой сени смертной
Евангельское благовествование.

У каждого своя борьба, у каждого свой подвиг. У каждого свой крест.

А мной все чаще овладевает апатия. Равнодушие ко всему. С каждым разом все труднее и труднее поддерживать в себе пассионарное состояние. Всегда помогало вдохновение. Оно не просто окрыляло, оно вливало столько энергии, что можно было горы свернуть и куличиков понаделать. И ведь гор немало сворачивалось. А теперь... То ли заботы так пригнули к земле, то ли я слишком за все переживаю, но муза стала совсем редкой гостьей. Ужасно, я совсем не умею любить, живу творческими порывами, и когда утихает душевное пламя, жизнь превращается в пытку. Только долг перед ближними заставляет продолжать это жизненное скерцо.
А что я думала? Что все легко и просто? Даже в сказках герою приходилось семь железных сапог истоптать, да семь железных караваев сгрызть. Так что пусть страшная пустота давит на сердце, все равно через "не могу" буду приветливой, буду заботливой, и все что надо сделать, буду стараться делать хорошо. И как говорит один золотой человек: "Помоги нам, Господи, спастися"

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный. Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мф. 6. 14, 15)
Неделя 36-я по Пятидесятнице. Прощеное воскресенье

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Из „земли чуждей” мы сейчас идем в страну славы, на встречу с Живым Богом, как дети Его Царства. И этот храм сейчас являет нам образно картину нашего положения: мы стоим в полумраке, и видим Святая Святых Бога, Его собственное место, алтарь, залитый светом Славы. Мы знаем, что Христос принес свет в мир, что Он – Свет, а мы – дети Света. И вот теперь мы устремляемся из тьмы в полумрак и из полумрака – в блистающую славу нетварного Божественного Света.

Во всяком путешествии, когда мы только что покинули привычное место, мы еще полны привычных чувств, воспоминаний, впечатлений; а потом они постепенно бледнеют, пока в нас не останется ничего, кроме устремления к цели нашего пути.

Вот почему на первой неделе Поста читается покаянный канон Андрея Критского; в последний раз мы задумываемся о себе; в последний раз мы отрясаем пыль со своих ног; в последний раз мы вспоминаем о неправде прежних лет.

И прежде чем приступить к Торжеству Православия, когда мы вспоминаем, что Бог победил, что Он пришел и принес правду в мир, принес жизнь, и жизнь с избытком (Ин. 10, 10), принес и радость, и любовь, мы в последний раз обращаемся на самих себя и к другим, чтобы испросить друг у друга прощения: освободи меня от уз, которые сплетены моим недостоинством и которые сковывают меня; от уз, которые сплетены из греховных дел и греховного небрежения, из того, что мы сделали другим, и того, чего не сделали, а что могло принести столько радости, столько надежды, и явить, что мы достойны Божией веры в нас...

Поэтому в течение наступающей недели оглянемся на себя в последний раз, взглянем друг на друга и помиримся. Мир, примирение не означают, что проблем не стало; Христос пришел в мир, чтобы примирить его с Собою, и в Себе – с Богом; и мы знаем, какой ценой это Ему обошлось: беспомощным, уязвимым, беззащитным Он отдал нам Себя, говоря: делайте со Мной, что захотите; и когда вы совершите последнее зло, – узрите, что Моя любовь не поколебалась; она была и радостью, она была и пронзающей болью, но это всегда только любовь...

Это пример, которому мы можем, которому мы должны следовать, если хотим быть Христовыми. Прощение наступает в момент, когда мы говорим друг другу: я знаю, как ты хрупок, как глубоко ты ранишь меня, и потому, что я ранен, потому, что я жертва – иногда виновная, а иногда и безвинная – я могу повернуться к Богу и из глубины боли и страдания, стыда, а подчас и отчаяния я могу сказать Господу: Господи, прости! Он не знает, что он делает! Если бы только он знал, как ранят его слова, если бы только он знал, сколько разрушения он вносит в мою жизнь, он не сделал бы этого. Но он слеп, он не созрел, он хрупок; и принимаю его, я понесу его или ее, как добрый пастырь несет погибшую овцу; потому что все мы – погибшая овца Христова стада. Или же я понесу его, ее, их, как Христос нес крест: до смерти включительно, до любви распятой, когда нам дана вся власть простить, потому что мы согласились простить все, что бы нам ни сделали.

И вот вступим в Пост, как идут из густой тьмы в рассеивающийся сумрак, и из сумрака в свет, с радостью и светом в сердце, отрясая прах с ног, сбрасывая все путы, держащие нас в плену: в плену у жадности, в плену у зависти, страха, ненависти, ревности, в плену взаимного непонимания, сосредоточенности на себе – потому что мы живем в плену у самих себя, тогда как мы призваны Богом быть свободными.

И тогда мы увидим, что шаг за шагом мы движемся как бы через большое море, прочь от берегов мглы и сумрака к Божественному свету. На пути мы встретим распятие; и в конце пути придет день, – и мы будем предстоять перед Божественной любовью в ее трагическом совершенстве, прежде чем она настигнет нас неизреченной славой и радостью. Сначала – Страсти, сначала – Крест; а потом чудо Воскресения. Мы должны войти и в то, и в другое; войти в Страсти Христовы вместе с Ним, и вместе с Ним войти в великий покой и блистающий свет Воскресения.

Себе я прошу у вас прощения за все, что я должен был сделать и не сделал, за то, как я нескладно делаю вещи, и за многие, многие вещи, которые следует сделать и которые остаются несделанными.

Но давайте поддерживать друг друга на этом пути взаимным прощением, любовью, и помнить, что на трудном пути, в момент кризиса очень часто нам протягивает руку человек, от которого мы не ожидали ничего доброго, которого мы считали чужим или даже врагом: бывает, он вдруг увидит нашу нужду и отзовется на нее. Давайте, поэтому, раскроем свои сердца и глаза, и будем готовы увидеть и отозваться.

Подойдем теперь сначала к иконе Христа, нашего Бога и нашего Спасителя, Который дорогой ценой заплатил за власть простить; обратимся к Матери Божией, Которая отдала Своего Единородного Сына за наше спасение; если Она простит – кто нам откажет в прощении? А затем обратимся друг ко другу. А пока мы ходим, будем слышать уже не покаянное пение, но как бы настигающую нас еще издалека песнь Воскресения, которая станет громче на полпути, когда придет время поклонения Кресту, а потом заполнит этот храм – и весь мир! – в ночь, когда воскрес Христос, одержав победу. Аминь.
Митрополит Сурожский Антоний


"Все, желающие приступить к подвигу поста и молитвы, все, желающие пожать обильные плоды от своего покаяния! услышите слово Божие, услышьте завет Божий, - и отпустите, простите ближним согрешения их пред вами." (свт. Игнатий Брянчанинов)

Жизнь идет спокойным легким шагом. Обычный ритм привычных дел, забот и чувств. Привычный бег часов и дней, и смен погоды. Все как всегда и вообщем, все как надо. Борьба с собой, приветливость с другими; и сплетни, не без этого, конечно. И вот среди идиллии житейской, когда бы жить и радоваться только, вдруг подступает черная тоска с такою силой непреодолимой, что хоть беги в поля и вой там на луну, или на стенку лезь, иль просто плачь в подушку. А эта дама под густой вуалью идет все дальше и до дна доходит, собой переполняя все пространство. Душа трепещет как птенец подбитый, а в крыльях - боль, а в горле - крик беззвучный. Ты наяву кошмар переживаешь, и воды темные все выше-выше-выше... Ты застываешь в круге острой боли... А жизнь идет, все тот же ритм привычек, дел, забот и слов. А ты стремишься спрятать глаза в небе, и никому и ни о чем не догадаться.
читать дальше
Я радость пью как пьют вино,
чтобы забыть о горе,
чтобы не плакать день за днем
от боли...

...Я налью на дно бокала
небо самой крепкой выдержки,
настоянное на лотосе,
из бутылки цвета индиго.
Два-три глотка - мир закачается,
уйдут печали,
с колокольни
ударит в голову веселый звон победный...

...И усну на зеленой травушке,
Полетят надо мною сны-бабочки,
Соловьи отпоют панихиды,
Простите мне, родные, обиды.

Ночь. Мягкая зимняя ночь. Тихая, совсем тихая, такая тихая, что...
Колени греет сладко посапывающий кот. Пальцы перебирают пряди косы. На столе неоконченная вышивка. И совсем нет вдохновения ее закончить. Вдохновения нет, его место заняли вопросы. Тяжелый груз вопросов.
Почему мы разучились быть добрыми? Даже на словах, даже вид мы боимся принять доброты. А если нужно в чем-то себя ограничить, если надо что-то потерпеть, чтобы помочь другому, чтобы выручить, поддержать - так сразу находим причины, почему мы не должны этого делать. И оправдываем себя. Да, правда, лучше принять вид холодного циника, чтобы вдруг кто не подумал обратиться за помощью, чтобы кто и пожаловаться не смел. Принимаем вид успешного, сильного человека, независимого, жесткого. Как к такому подступиться с просьбой, с горем, с личной драмой? Упиваемся данным моментом благополучия, теряем голову и, как Фауст, готовы кричать "Остановись мгновение - ты прекрасно!". Готовы потерять душу за краткий миг торжества.
А как это все изменчиво. Как обманчива эта иллюзия успеха, как призрачен этот прекрасный мираж. Бег за мотыльками, кружение болотных огоньков. И сколько у жизни способов разрушить эти розовые замки! Красота, здоровье, друзья, любимый, дети, карьера, признание, слава, успех, комфорт, исполнение желаний, поклонники, лидерство, власть... - это все словно бабочки-однодневки. Время не щадит ничего, смерть не оставляет и жалких грошей былого, болезни уродуют первых красавиц и лишают и поклонников, и успеха. Кризисы, войны, воры... Мним себя богатыми, а не имеем ничего. Мним, что сами все заслужили, сами заработали, но... миг - и только одно разбитое корыто. Каково будет пережить это? Где искать силы встать и пойти дальше? Кому скажем "спасибо" за то, что был рядом?...
И все-таки старательно бежим, бежим от тех, кому могли бы помочь. Кидаем камнем "сам виноват", ставим стену "самим нелегко", отталкиваем, закрываем глаза, затыкаем уши, а голову прячем в песок. Боимся, боимся - вид чужого горя так ясно говорит "смотри, и с тобой может быть то же". А этого так не хочется, об этом так страшно думать. Вот и бежим мимо, мимо, мимо жалобных глаз, жалких лиц, дрожащих рук. Ведь этого никогда, слышите, никогда не случится с нами!.. Почему? Разве это так? Разве так?
...Это все ночь. Это все ее тишина. Это она все шепчет вопросы и оставляет их без ответа.